Неточные совпадения
Было очень трудно представить, что ее нет в городе. В час предвечерний он сидел за столом, собираясь
писать апелляционную жалобу по делу очень сложному, и, рисуя пером
на листе бумаги мощные контуры женского тела, подумал...
—
Написал он сочинение «О третьем инстинкте»; не знаю, в чем дело, но эпиграф подсмотрел: «Не ищу утешений, а только истину». Послал рукопись какому-то профессору в Москву; тот ему ответил зелеными чернилами
на первом
листе рукописи: «Ересь и нецензурно».
Профессоров Самгин слушал с той же скукой, как учителей в гимназии. Дома, в одной из чистеньких и удобно обставленных меблированных комнат Фелицаты Паульсен, пышной дамы лет сорока, Самгин записывал свои мысли и впечатления мелким, но четким почерком
на листы синеватой почтовой бумаги и складывал их в портфель, подарок Нехаевой. Не озаглавив свои заметки, он красиво, рондом,
написал на первом их
листе...
Красавина. Что же станешь
на суде говорить? Какие во мне пороки станешь доказывать? Ты и слов-то не найдешь; а и найдешь, так складу не подберешь! А я и то скажу, и другое скажу; да слова-то наперед подберу одно к другому. Вот нас с тобой сейчас и решат: мне превелегию
на листе напишут…
Кончились выборы: предводитель берет
лист бумаги и говорит: «Заключимте, милостивые государи, наши заседания посильным пожертвованием в пользу бедных нашей губернии да
на школы,
на больницы», — и
пишет двести, триста рублей.
Книга эта уцелела.
На первом
листе Natalie
написала: «Да будут все страницы этой книги и всей твоей жизни светлы и радостны!»
Сел и стал
писать листы в козацкое войско; а пани Катерина начала качать ногою люльку, сидя
на лежанке.
В 1894 году
на огромный стол, где обычно рисовали по «средам» художники свои акварели, В. Е. Шмаровин положил
лист бристоля и витиевато
написал сверху: «1-я среда 1894-го года». Его сейчас же заполнили рисунками присутствующие. Это был первый протокол «среды».
Над ним
на дереве пела птичка, и он стал глазами искать ее между
листьями; вдруг птичка вспорхнула с дерева, и в ту же минуту ему почему-то припомнилась та «мушка», в «горячем солнечном луче», про которую Ипполит
написал, что и «она знает свое место и в общем хоре участница, а он один только выкидыш».
На толстом веленевом
листе князь
написал средневековым русским шрифтом фразу...
Не знаю, успею ли с этим случаем
написать и Егору Антоновичу и благодарить его за in folio, [Форматом в
лист (лат.).] адресованное его благородию Ив. Ив. Пущину. Он не признает приговора Верховного уголовного суда. —
На всякий случай обними директора и директоршу, пока я сам ему не откликнусь. У нас депеши не дипломатические — можно иногда и помедлить.
Или сами (или кто-нибудь четко пишущий) перепишите мне с пробелами один экземпляр для могущих быть дополнений, только, пожалуйста, без ошибок. Мне уже наскучила корректура над собственноручным своим изданием. Когда буду в Москве,
на первом
листе напишу несколько строк; велите переплетчику в начале вашей книги прибавить
лист… [
Лист — для посвящения Е. И. Якушкину Записок о Пушкине (вопроизведен здесь автотипически, стр. 40).]
Премилое получил письмо от почтенного моего Егора Антоновича; жалею, что не могу тебе дать прочесть.
На листе виньетка, изображающая Лицей и дом директорский с садом. Мильон воспоминаний при виде этих мест! — С будущей почтой поговорю с ним. До сих пор не
писал еще к Розену и не отвечал Елизавете Петровне.
И подрядчик подал Захаревскому исписанный
лист. Тот просмотрел этот
лист, помарал в нем что-то карандашом, прикинул несколько раз
на счетах и,
написав вышедшую
на них сумму
на бумаге, подал ее подрядчику.
— Значит, идет! — проговорил он и тотчас же, достав пачку почтовой бумаги, выбрал из нее самый чистый, лучший
лист и принялся, надев очки,
писать на нем своим старинным, круглым и очень красивым почерком, по временам останавливаясь, потирая лоб и постоянно потея. Изготовленное им письмо было такого содержания...
Артабалевский громко повторил название части и что-то занес пером
на большом
листе. Александров тихо рассмеялся. «Вероятно, никто не догадывался, что Берди-Паша умеет
писать», — подумал он.
Когда буквы просохли, он осторожно разглаживает листик Сониным утюгом. Но этого еще мало. Надо теперь обыкновенными чернилами,
на переднем
листе написать такие слова, которые, во-первых, были бы совсем невинными и неинтересными для чужих контрольных глаз, а во-вторых, дали бы Зиночке понять о том, что надо подогреть вторую страницу.
Приложив руку к нахмуренному лбу, Марфин что-то такое соображал или сочинял и потом принялся
писать на почтовом
листе крупным и тщательным почерком...
— Могу и теперь! — воскликнул Егор Егорыч и, проворно вынув из портфеля
лист почтовой бумаги,
на верху которого поставил первоначально маленький крестик,
написал князю письмо, каковое швырнул Крапчику, и проговорил...
Им ответ держал премудрый царь, премудрый царь Давид Евсиевич: «Я вам, братцы, про то скажу, про эту книгу Голубиную: эта книга не малая; сорока сажен долина ее, поперечина двадцати сажен; приподнять книгу, не поднять будет;
на руцех держать, не сдержать будет; по строкам глядеть, все не выглядеть; по
листам ходить, все не выходить, а читать книгу — ее некому, а
писал книгу Богослов Иван, а читал книгу Исай-пророк, читал ее по три годы, прочел в книге только три
листа; уж мне честь книгу — не прочесть, божию!
Тогда нужно было посмотреть
на нашего ординатора: он как будто робел, как будто стыдился прямо сказать больному, чтоб он выздоравливал и скорее бы просился
на выписку, хотя и имел полное право просто-запросто безо всяких разговоров и умасливаний выписать его,
написав ему в скорбном
листе sanat est. [здоров (лат.).]
— Ну вот, разгадывайте себе по субботам: как я украл? Это уже мое дело, а я в последний раз вам говорю: подписывайте!
На первом
листе напишите вашу должность, чин, имя и фамилию, а
на копии с вашего письма сделайте скрепу и еще два словечка, которые я вам продиктую.
Мальчик горячо схватился за эту мысль, попросил отца купить десть толстой бумаги, а дьячка — собственною его рукою
написать на первом
листе песню о Венус.
— Печатать, братец. Это уж решено —
на мой счет, и будет выставлено
на заглавном
листе: крепостной человек такого-то, а в предисловии Фоме от автора благодарность за образование. Посвящено Фоме. Фома сам предисловие
пишет. Ну, так представь себе, если
на заглавном-то
листе будет написано: «Сочинения Видоплясова»…
— Ночью; а утром, чем свет, и письмо отослал с Видоплясовым. Я, братец, все изобразил,
на двух
листах, все рассказал, правдиво и откровенно, — словом, что я должен, то есть непременно должен, — понимаешь? — сделать предложение Настеньке. Я умолял его не разглашать о свидании в саду и обращался ко всему благородству его души, чтоб помочь мне у маменьки. Я, брат, конечно, худо
написал, но я
написал от всего моего сердца и, так сказать, облил моими слезами…
— Как это
на одно так смелы, а
на другое робки? С какою же целью вы
писали мышиные лапки
на целом почтовом
листе кругом?
Потом он воротился к своему столику и бросился
на диван в каком-то совершенном бессилии; видно было, что разговор с Круповым нанес ему страшный удар; видно было, что он не мог еще овладеть им, сообразить, осилить. Часа два лежал он с потухнувшей сигарой, потом взял
лист почтовой бумаги и начал
писать.
Написавши, он сложил письмо, оделся, взял его с собою и пошел к Крупову.
Своим институтским подругам и отцу она
пишет длинные письма
на пяти
листах, и находит же, о чем
писать, а с ним говорит только о погоде и о том, что пора обедать или ужинать.
За расписывание ролей они получали по тридцать пять копеек с акта, а акты бывали и в семь
листов и в десять. Работа каторжная, в день можно
написать шесть-семь
листов, не больше. Заработок в день выходил от двадцати до тридцати копеек, а при самых выгодных условиях, то есть при малых актах, можно было
написать копеек
на сорок.
Следовательно, взял бы
лист бумаги,
написал бы
на нем эти три слова — и дело с концом.
За все это денег не плачено, за все это
писали счеты
на меня, потом векселя, потом подали ко взысканию, потом получили исполнительные
листы.
Он сидел за столом и
писал что-то
на больших
листах.
— Да так же, не нужно. Стоит только взять
лист бумаги и
написать наверху: Дума; потом начать так: Гой, ты доля моя, доля! или: Седе казачина Наливайко
на кургане!,а там: По-пид горою, no-пид зеленою, грае, грае воропае, гоп! гоп! или что-нибудь в этом роде. И дело в шляпе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непременно заплачет, — такая чувствительная душа!
Писал карандашом,
на листе с заголовком «Historia morbi» [«История болезни» (лат.).].
Я утомлена. Я
пишу с утра, а теперь вечер; оторвавшись раз от этого
листа бумаги, я уже не буду в состоянии приняться снова за перо… Скорей, скорей к концу! Да и притом останавливаться
на безобразиях, которые последовали за тем страшным днем, свыше сил моих!
— Знаю, как
написать, — отвечал Хозаров и, расставшись с хозяйкою, тотчас же принялся сочинять послание,
на изложение которого героем моим был употреблен добросовестный труд. Три
листа почтовой бумаги были перемараны, и, наконец, уже четвертый, розовый и надушенный, удостоился остаться беловым. Письмо было написано с большим чувством и прекрасным языком.
Да как
напишет таких стихов
листах на двух, станет читать, так это прелесть!
Последний намёк
на mademoiselle Negouroff (так будем мы ее называть впоследствии) заставил Печорина задуматься; наконец неожиданная мысль прилетела к нему свыше, он придвинул чернильницу, вынул
лист почтовой бумаги — и стал что-то
писать; покуда он
писал, самодовольная улыбка часто появлялась
на лице его, глаза искрились — одним словом, ему было очень весело, как человеку, который выдумал что-нибудь необыкновенное.
Они думали, что я
напишу на самом кончике
листа: столоначальник такой-то.
— Будто! — произнес обычную свою фразу полицмейстер. — Он сам
пишет другое, — прибавил он и подал мне составленный им протокол, в котором, между прочим, я увидел белый
лист бумаги,
на которой четкой рукой Иосафа было написано: «Кладу сам
на себя руки, не столько ради страха суда гражданского, сколько ради обманутой моей любви. Передайте ей о том».
— Прикажите ввести арестованного, — сказал Проскуров, подымая глаза от
листа бумаги,
на котором он быстро
писал форму допроса. Безрылов кивнул только головой, и Евсеич бросился вон из избы.
… Гляжу в окно — под горою буйно качается нарядный лес, косматый ветер мнёт и треплет яркие вершины пламенно раскрашенного клёна и осин, сорваны жёлтые, серые, красные
листья, кружатся, падают в синюю воду реки,
пишут на ней пёструю сказку о прожитом лете, — вот такими же цветными словами, так же просто и славно я хотел бы рассказать то, что пережил этим летом.
Дормедонт. Нет, шабаш! Мечтать мне невозможно. Все, что есть в голове, все и
напишешь. Вот недавно гербовый
лист в сорок копеек испортил, а ведь это расчет. Надо копию с купчей, «лета такого-то» выводить, а я: «Кольцо души девицы я в море уронил», да уж
на четвертом стихе только опомнился да себя по лбу-то ударил.
Он любил хорошо поесть и выпить, идеально играл в винт, знал вкус в женщинах и лошадях, в остальном же прочем был туг и неподвижен, как тюлень, и чтобы вызвать его из состояния покоя, требовалось что-нибудь необыкновенное, слишком возмутительное, и тогда уж он забывал всё
на свете и проявлял крайнюю подвижность: вопил о дуэли,
писал на семи
листах прошение министру, сломя голову скакал по уезду, пускал публично «подлеца», судился и т. п.
Наконец, Гаврила Романыч взял читанную мною трагедию и
на первом мягком
листе, вверху названия трагедии,
написал четыре стиха.
Василий Фадеев, узнав, что Патап Максимыч был у городничего и виделся с городским головой и со стряпчим, почуял недоброе, и хоть больно ему не хотелось переписывать рабочих, но, делать нечего, присел за работу и, боясь чиновных людей,
писал верно, без подделок и подлогов. Утром работники собрались
на широкой луговине, где летом пеньковую пряжу сучáт. Вышел к ним Патап Максимыч с
листом бумаги; за ним смиренным, неровным шагом выступал Василий Фадеев, сзади шли трое сторонних мещан.
Каждая из нас должна была оставить след
на красивых
листах альбома, и каждая по очереди брала перо и, подумав немного, нахмурясь и поджав губы или вытянув их забавно трубочкой вперед,
писала, тщательно выводя буквы.
13) Избрав тему, бери в руки незаржавленное перо и разборчивым, не каракулистым почерком
пиши желаемое
на одной стороне
листа, оставляя нетронутой другую. Последнее желательно не столько ради увеличения доходов бумажных фабрикантов, сколько ввиду иных, высших соображений.
И вот он берет десть бумаги и
на первом
листе пишет...
Он любил говорить о том, как и когда
писал"Обрыв". Потом и в печать попали подробности о том, как он запоем доканчивал роман
на водах,
писал по целому печатному
листу в день и больше.